– Ты более точен, чем полагаешь, – ответила Т’лан Имасса.

Она обошла трон. Ноги в кожаных обмотках шлепали по хрупкому льду, поднимая облачка мелкого снега.

Еж взирал на Джагута на медленно тающем троне. «Думаю, все троны должны делаться изо льда. Сиди на онемевшей заднице, проседай, и пусть лужа растворения становится все шире. Сиди, дорогой правитель, и рассказывай мне о своих великих замыслах».

Разумеется, не только сам престол обнаруживал признаки разрушения. Зеленая гладкая кожа начала сползать кусками со лба Джагута, обнажая гнилую кость, почти светящуюся во мраке; на плечах кожа лопнула, так что наружу показались узлы суставов. Так же поблескивали и костяшки лежащих на подлокотниках пальцев.

Взгляд Ежа притягивало лицо Джагута. Черные, запавшие дыры глаз, расплющенный нос, клыки в оболочках из почерневшего серебра. «Не думал, что эти твари вообще умирают. Нужны большие куски камня, чтобы помешать им вернуться. Или их нужно было рубить на мелкие куски и прятать каждый под булыжником.

Я не думал, что они умирают вот так просто».

Он вздрогнул – и поспешил вслед за Эмрот.

Они будут идти всю ночь. Стоянки, ужин, сон – все это привилегии еще дышащих существ.

– Эмрот!

Голова Имассы хрустнула, поворачиваясь.

– Та проклятая тварь, сзади… она же не живая?

– Нет. Дух покинул ее.

– Просто… покинул?

– Да.

– А это… гм… необычно?

– Трон Льда умирал. Он все еще умирает. Тут не оставалось… не осталось… чем править, дух. Ты хотел, чтобы он вечно сидел на месте? – Очевидно, она не ожидала ответа, потому что продолжила: – Я никогда не бывала здесь, Еж из Сжигателей Мостов. Иначе я знала бы.

– Что знала бы?

– Я никогда не видела истинного Ледяного Трона, подлинного сердца владений Джагутов.

Еж оглянулся. Истинный Трон Льда? – Кто… кто это был, Эмрот?

Она не отвечала.

Но вскоре он понял, что знает сам. Всегда знал.

Еж пнул разбитый горшок и поглядел, как тот катится, трескается. «Король на тающем троне, ты вдохнул и выдохнул воздух. А потом… вдоха не было. Просто. Легко. Когда ты – последний из рода, последний твой вздох становится вздохом вымирания.

Он носится с ветром.

С каждым порывом ветра».

– Эмрот, в Малазе был ученый – жалкий старый ублюдок по имени Обо – который утверждал, будто стал свидетелем гибели звезды. Когда сравнили карты… да, на ночном небе появилось новое пустое место.

– Рисунок звезд изменился со дней моей плотской жизни.

– Некоторые пропали?

– Да.

– И… умерли?

– Гадающие по костям не согласились бы с этим, – сказала она. – Другое учение предлагает иную трактовку. Звезды уплывают от нас, Еж из Сжигателей Мостов. Возможно, те, что мы не видим, ушли слишком далеко для глаз.

– Звезда Обо была очень яркая. Разве она не должна была сначала побледнеть?

– Возможно, обе точки зрения правильные. Звезды умирают. Звезды уходят вдаль.

– Так этот Джагут умер или ушел?

– Твой вопрос бессмыслен.

«Неужели?» Еж хохотнул. – Эмрот, ты никудышная обманщица.

– Это, – отвечала она, – несовершенный мир.

Над головами тихо шипели цветные полосы, ветер трепал кочки и мех одежд, бормотал, проскальзывая в трещины и ледяные пещерки; дух и Т’лан Имасса добавляли к негромкому хору треск крошащегося под ногами льда.

Онрек склонился перед ручьем, опустил руки в ледяную воду и поднял, следя, как стекают струйки. Его карие глаза до сих пор лучились восторгом перед преображением, перед чудом возвращенной жизни.

Только человек без сердца способен ничего не чувствовать, наблюдая за его возрождением, созерцая невинную радость воина – дикаря, бывшего мертвым сотни тысяч лет. Он поднимал гальку, словно она была драгоценными каменьями, он проводил толстыми мозолистыми пальцами по мхам и лишайникам, подносил к губам сброшенный оленем рог, чтобы лизнуть, чтобы ощутить запах прелой кости. Онрек однажды прошел сквозь куст полярного шиповника и замер, удивленно закричав при виде царапин на кривых голенях.

Имасс совсем, совсем не похож на того мужчину, которого воображал себе Тралл. Почти лысый, только по загривку спускается полоса густых, темных волос. За время пребывания в этом странном Королевстве у него начала расти борода, покрывая подбородок и щеки кустистой, почти черной щетиной. Лицо у него широкое и плоское, а красный нос с заметной горбинкой торчит шишкой между запавших глаз. Тяжелые надбровные дуги нависают еще сильнее благодаря пышным бровям.

Онрек не особенно высок, но зато отличается крепостью телосложения. Жилистые мышцы обвивают толстые кости, руки длинные, пальцы тупые; ноги непропорционально короткие, кривые, так что колени расставлены даже шире бедер. Однако Онрек двигается быстро, пугливо, как жертва – глаза бегают по сторонам, голова дергается, ноздри раздуваются, стараясь уловить в воздухе все запахи.

Жертва, но наделенная изрядным аппетитом. Онрек охотился с усердием и страстью, способной даже напугать стороннего наблюдателя.

Это был его мир, во всех отношениях. Тундра к северу, лес на юге; тут и там над ними нависает тень ледника, ползущего по горным долинам. В лесу встречаются листопадные и хвойные деревья; тут в изобилии попадаются овраги, каменные осыпи, ручьи с чистой водой и гиблые топи. Ветви деревьев населены птицами; их неумолчный щебет по временам заглушает все звуки.

На опушке им встречались следы. Карибу осторожно пробирались среди зарослей, выбегая в тундру щипать травку. Ближе к ледникам, на более высоких местах, где показывались скальные породы, бродили похожие на коз создания, следившие с уступов за проникшими в их владения двуногими существами.

В первую неделю их странствия Онрек то и дело пропадал в лесу. По возвращении его арсенал становился все богаче. Деревянное копье, острие которого он обжег на костре; лозы и лианы, из которых он плел сети и ловушки (привязав сеть на конец копья, он показал великое умение ловить птиц прямо в воздухе).

В ловушки попадались мелкие звери, с которых он сдирал шкуру, а также вынимал кишки. Надув желудки и кишки зайцев, сделал сеть с поплавками, забросил в ручей – из осетров и хариусов Имасс добыл кости, которыми потом сшил шкуры, обеспечив себя мешком. Он также собирал угли и живицу, лишайники и мхи, клубни, перья и куски животного жира – эти вещицы скрывались в недрах кожаного мешка.

Но все это было ничто перед изменениями самого дикаря. Лицо, которое помнил Тралл – сухая кожа на потрескавшихся костях – ныне наполнилось выражениями эмоций. Траллу казалось, что прежде он был слеп – тогда даже голос друга звучал ровно и без всяких модуляций.

Тепреь Онрек умел улыбаться. Внезапные проблески искренних радостей, похищавшие дыхание не только у Тралла (он готов был признать, что не только затаивает дыхание, но частенько не может сдержать слез). Быстрый Бен прерывал болтовню, на темном лице колдуна появлялось невообразимое изумление – с таким выражением многое повидавший старец мог бы смотреть на детские игры.

Все в этом Имассе вызывало желание дружить, словно сама его улыбка содержала магию, чары обольщения, единственным ответом на которые могла быть неколебимая преданность. Тралл Сенгар не имел желания сопротивляться этим чарам. «Онрек – единственный брат, которого я выбрал себе сам». Но Эдур временами замечал блеск подозрительности в глазах малазанского колдуна – как будто Быстрый Бен спохватывался, оказавшись на краю пропасти, падать в которую Бен не решался по самой своей натуре.

Тралла это не беспокоило: он видел, что Онрек не желает манипулировать спутниками. Его дух удовлетворялся самим собой. Это был дух, наконец сумевший сбежать из места проклятия и заточения. Дух, избавившийся от дьявольского кошмара. Вновь родившийся в раю. «Онрек, друг мой – ты заслужил искупление, и ты понимаешь это, чувствуешь каждой частицей души – видишь, осязаешь, вдыхаешь с ароматами земли, слышишь в песнях птиц».