– Делай что хочешь со своей силой. Я сама знаю, что сделать с моей.

– Удинаас отверг тебя, Пернатая. Ты потеряла того, кого жаждала получить больше всех прочих.

Она улыбнулась. – Он переменит решение. Увидишь. Мы с ним оснуем династию. Он Должник. Нужно всего лишь пробудить в нем жадность.

– Пернатая Ведьма, внимательно послушай своего бога. Прими крохотный кусочек его мудрости. Жизни людей нельзя использовать. Предложи им блага, но не огорчайся, если они выберут нищету… ибо это ИХ нищета, и они охотнее выберут свою тропу, а не чужую. У трясов есть поговорка: «Открой им объятия берега и смотри, как они уходят в море».

– Неудивительно, что они вымерли.

– Пернатая…

– А теперь послушай МОЮ мудрость, Странник. Мудрость, в которой так нуждались трясы. Когда дело доходит до использования чужих жизней, главное – лишить людей свободы выбора. Когда свершено это, остальное свершить гораздо легче…

Он нашел себе Верховную Жрицу. Да уж. «Смилуйся над нами всеми…»

Глава 21

Еще одна Худом клятая деревня. Их стало больше, чем грибов после дождя. Доказательство (хотя им уже не нужны доказательства), что они приблизились к столице. Хутора, деревни, поселки, движение на дорогах, набитые колеи, грохот экипажей, рев рогов в отдалении – словно волки собираются вокруг жертвы.

– Нет жизни лучше, – сказал Скрипач.

– Сержант?

Он перекатился на спину, обвел взглядом утомленных, израненных, запачканных кровью, выпучивших красные глаза горе-солдат. «Где они сейчас? Что видят, когда смотрят на меня? Я – их последняя надежда? Если так, то это самая плохая новость…»

Он гадал, жив ли Геслер и его солдаты. Прошлой ночью взводы разделило умелое нападение Эдур, бряцавших оружием и принюхивавшихся к воздуху, словно гончие псы. Эдур идут по следу, все время давят, толкают вперед – Скрипач до отвращения точно знал, что где-то там ожидает стена солдатских щитов. Выскользнуть не удается. Невозможно пойти севернее или южнее – к северу в каждой рощице не меньше дюжины эдурских банд, а на юге течет широкая река Летер, отражая ослепительную ухмылку солнца. Да, наконец-то на той стороне кто-то поумнел, отдал необходимые распоряжения, загнал силы вторжения в большую трубу, ведущую малазан к мясорубке.

Ну что же, веселье долго не длится. Когда Геслер и его Пятый взвод были оттеснены, с той стороны донеслись звуки боя. Перед Скрипачом возник нелегкий выбор: повести пригоршню солдат в атаку, прорвать вражеский фланг и помочь невезучим ублюдкам – или по-прежнему спешить на восток, чуть забирая южнее, прямо в разинутую пасть.

Резкие хлопки жульков помогли принять решение. Бежать туда – самоубийство, ведь гренады летят во все стороны, а значит – Геслер отступает, прорываясь сквозь ряды врагов. Скрипач мог бы оказаться у него на хвосте – вперемешку с кучей разъяренных Эдур.

Так что пусть выбирается сам.

Разрывы стихли, но крики не прекращались. «Худ меня забери!»

Его взвод залег в высокой траве на опушке. Все воняют. Гордость Охотников за Костями, они напоминают теперь сборище расхитителей могил. Да, проклятие Корика. Кого еще винить? Отрезанные пальцы, уши нанизаны на веревочки, свисают с поясов и пряжек. Его солдаты все до одного превратились в мрачных, кровожадных, едва похожих на людей варваров. Чему удивляться? Одно дело идти скрытно – в конце концов, морпехи для этого и предназначены. Но все длится слишком долго, передышки нет, а впереди постоянно маячат врата Худа. Пальцы и уши – у всех, кроме Улыбы, украсившей себя тем, что можно срезать лишь с мужиков. «Мои благословенные червячки», сказала она некоему уроженцу канезского побережья (он тоже теперь походит на вымазанного в грязи червяка). «Как и настоящие черви, они вначале сине-красные, а через день – другой сереют. Пожарить, сержант?»

Можно сойти с ума, не сходя с тропы войны. Это очевидно. «Боги подлые, поглядите на дураков – как, во имя Худа мы протянули так долго?»

Они довольно давно не видят капитана и ее недоделанного мага. Это тоже плохая новость. Но по утрам в окрестностях поднимаются столбы многозначительно бурого дыма, а по ночам слышны разрывы морантских припасов. Это означает – кое-кто еще жив. Однако таких знаков не становится больше, хотя стычки явно стали более частыми и жестокими.

«Мы выдохлись. Нам крышка. Ба! Послушайте меня! Похож на Карака…»

– Я сейчас сдохну, Скрип! Какое счастье. Теперь я понял, что…

– Прекрати, – бросил он.

– Сержант?

– Не спрашивай, Бутыл. И прекрати смотреть так, словно я сошел с ума или еще чего.

– Лучше не сходи, сержант. Ты один разумный остался изо всех.

– А тебя к каким отнести?

Бутыл скривился и сплюнул жвачку из травы. Протянул руку за свежей порцией.

«Да, понятный ответ».

– Почти стемнело, – сказал Скрипач, уставившись на необычную деревушку. Перекресток, таверна, конюшня, кузница на главной улице, перед ней груда бревен; и слишком много однотипных крошечных строений, каждое из которых едва ли может вместить семью. Может, на другой стороне есть еще какие-то ремесленные заведения, горшечные мастерские или карьеры – он вроде бы видел грунтовую дорогу, вьющуюся по восточному холму.

Странная тишина для вечера. Работники прикованы к скамьям и тачкам? Возможно. Но на улице нет ни одной собаки. – Не нравится мне это. Уверен, что тут нет подвоха, Бутыл?

– Никакой магии. Что не означает отсутствия сотни Тисте Эдур, поджидающих нас в каждом доме.

– Так, чтоб тебя, пошли внутрь белку или еще кого.

– Я уже искал, сержант, но ты меня прервал.

– Владыка Худ, прошу тебя, зашей магам пасти. Умоляю.

– Сержант, это я умоляю. Меньше чем в лиге позади шесть взводов Эдур. Я устал метать копья. Дай сосредоточиться.

«Да, сосредоточься на кулаке, сжимающем твое горло. Треклятый крысолюб. Ох, я слишком устал. И постарел. Может, если мы пройдем через всё… ха! – я попросту ускользну по улицам Летераса. Уйду в отставку. Займусь рыбалкой. Или вязанием. Траурные шали. Готов поспорить, скоро это будет прибыльным предприятием. Как только Адъюнкт притащит остатки наших ворчливых неудачников и славно отомстит за павших моряков. Нет, кончай так думать. Мы еще живы».

– Нашел кошку, сержант. Спит на кухне той таверны. Плохие сны!

– Так стань ее худшим кошмаром, Бутыл. И поскорее.

Птицы щебечут в листве деревьев. Насекомые деловито живут и умирают в траве. Сейчас это стало и его жизнью – утомительная беготня, изредка прерываемая мгновениями глубокого ужаса. Он чешется от грязи, вдыхает застарелую вонь засевшего под шкурой страха.

«Кто, во имя Худа, эти проклятые летерийцы? Их мерзкая империя во главе с Тисте Эдур столкнулась с Малазанской Империей. Но это проблемы Лейсин, не мои. Проклятие, Тавора, мы зашли слишком далеко, и мщение не оправдывает…»

– Взял ее, – шепнул он. – Проснулась… чешется… да, потягивается… сержант? не торопи. Верно, трое в кухне, потеют, выпучили глаза. Кажутся напуганными. Сбились в кучу. Слышу звуки из таверны. Кто-то поет…