Она помедлила, поднимая голову и следя за еще тремя драконами – высоко в клубящихся тучах. Они то исчезали, то появлялись в этом дымном, умирающем мире.

Руки прикованного к земле существа сжались; из горла вырвалось низкое рычание.

После долгой паузы оно возобновило путь – за последнего дракона, к гряде холмов. Самый большой из них был пробит – как будто громадный коготь проковырял в склоне дыру – и в глубине оврага виднелся разрыв пространства, источавший потоки опалесцирующей энергии. Ее вредоносность была очевидной: края разрыва уже были разъедены, словно на камни древней осыпи плеснули кислотой.

Разрыв скоро сомкнется, ведь тот, кто прошел сквозь него, постарается закрыть за собой врата. Но такое дело нельзя творить в спешке; дыра потом откроется вновь.

Не обращая внимание на ядовитые миазмы, тварь подошла ближе. На самом пороге помедлила, оглядываясь назад.

Кровь драконов стала камнем – горизонтальными листами, уже отделявшимися от земли, встававшими на края подобием необычайных, независимых друг от друга стен. Некоторые листы тонули, исчезая из этого Королевства. Они двигались сквозь многие миры, чтобы наконец явиться, прочными и несокрушимыми, в неких садках, связанных с аспектами крови каждого дракона. Неизменный закон. Старвальд Демелайн, кровь драконов и смерть крови.

За спиной твари содрогался в предсмертных корчах Куральд Эмурланн, Королевство Тени, первый мир, рожденный от союза Тьмы и Света. Где-то еще бушевали гражданские войны; в других местах уже откалывались фрагменты, рвалась ткань мироздания, части целого теряли связь – и потом или срастались снова, или умирали. Вокруг гибнущего левиафана собрались хищники, усердно отрывавшие себе куски побольше. Они уничтожали друг друга в яростных схватках над обломками.

Кто бы мог вообразить, что целый мир может погибнуть вот так? Что зависть и вражда обитателей смогут разбить… всё сразу? Миры существуют – как считалось доселе – независимо от деятельности их жителей. Порванная плоть исцеляется, небеса очищаются, из солей и навоза выкарабкивается что-то новое.

Но не в этот раз!

Слишком много сил, слишком много предательств… слишком обширные и всепоглощающие злодеяния свершены.

Тварь обернулась к разрыву.

Калмандарос, Старшая Богиня, прошла через врата.

В развалины царства К’чайн Че’малле, к месту падения Сильхаса Руина.

Деревья лопались от обжигающего мороза, опустившегося незримой, но ощутимой плащаницей на поломанный, безжизненный лес.

Готос без труда прошел по следу двух Старших Богов, вступивших в сражение с драконом – Солтейкеном; шагая по разбитой почве, Джагут распространял вокруг ужасающий холод Садка Льда, Омтозе Феллака. «Я сохранил это место, как ты просил, Маэл. Припаял истину к земле, делая ее не просто воспоминанием. До того дня, когда падет сам Омтозе Феллак». Готос лениво размышлял, может ли вообще наступить такой день. Не являются ли Джагуты – во всей своей совершенной уникальности – расой, осужденной на вечное господство? Единственной бессмертной цивилизацией среди прочих, подвластных року?

Да, такое возможно… Некогда он, конечно же, верил, что вселенная находится под опекой благожелательного и всемогущего существа. Что сверчки созданы для того, чтобы услаждать наш слух. Да какие же глупости не забредали в его незрелый, юный рассудок за протекшие тысячелетия!

Теперь уже не так. Все смертно. Целые виды вымирают. Вера во что-то иное – заблуждение, продукт необузданного эго, проклятие крайней самовлюбленности.

«Но… во что же я теперь верю?»

Он не позволил себе мелодраматического смеха. Зачем бы? Рядом нет никого, способного оценить. Включая его самого. «Да, я проклят жить в компании самого себя.

Личное проклятие.

Лучший вид проклятий».

Он двигался по неровному склону, расселине посреди холма, в которой раскрылась обширная дыра. Когда Готос подошел, ее края уже блестели инеем. Он вгляделся вниз. Там внизу, во тьме, спорили двое.

Готос улыбнулся.

Открыл садок, используя частицу силы для медленного, безопасного спуска в основание темной расселины.

Когда он спустился, голоса смолкли; слышался лишь резкий, шипящий звук, пульсация – дыхание, прерываемое вспышками боли. Джагут расслышал также слабый скрип чешуи по камню.

Готос приземлился на кучу битого камня в нескольких шагах от Маэла. В десятке шагов виднелась туша Килмандарос; ее тело слабо светилось – тошнотворным сиянием – кулаки сжались, на страшном лице застыла воинственная гримаса.

Скабандари, Солтейкен – драконид, забился в углубление на скале, скорчился. Каждое движение, несомненно, причиняло ему невыносимую боль. Одно крыло было сломано и почти оторвано. Задняя лапа подвернулась, кости торчали наружу. Больше ему не летать.

Старшие уставились на Готоса, а он подошел и сказал: – Я всегда восхищался, видя преданного предателя. В данном случае его предала собственная глупость. Как восхитительно!

Маэл, Старший Бог Морей, спросил: – Ритуал… ты закончил его, Готос?

– Более или менее. – Джагут поглядел на Килмандарос. – Старшая Богиня. Твои дети заблудились в здешнем мире.

Звероподобная женщина пожала плечами и ответила тихим, мелодичным голосом: – Дети всегда блуждают, Джагут.

– Ну, ты ничего не хочешь сделать для них?

– А ты?

Воздев тонкие брови, Готос улыбнулся, показал клыки. – Это приглашение, Килмандарос?

Она смотрела на дракона. – Нет времени. Мне пора вернуться в Куральд Эмурланн. Только этого убью… – Она сделала шаг.

– Не надо, – сказал Маэл.

Килмандарос повернулась к нему; руки опустились и снова сжались в кулаки. – Заладил своё, вареный краб!

Маэл пожал плечами и обратился к Готосу: – Объясни ей, прошу.

– Сколько раз ты намерен мне задолжать? – усмехнулся Джагут.

– Будет тебе, Готос!

– Хорошо. Килмандарос, в том ритуале, что я навел на эту землю, на поле боя и здешние мерзкие леса, отвергнута сама смерть. Если ты убьешь Тисте Эдур, его душа вылетит из плоти, но останется жить, почти не потеряв в силе.

– Я хочу его убить, – все тем же спокойным голосом проговорила Килмандарос.

– Тогда, – Готос усмехался все шире, – тебе не обойтись без меня.

Маэл фыркнул.

– Зачем ты мне? – спросила богиня.

Готос пожал плечами: – Нужно приготовить Финнест. Дом, тюрьму для души Солтейкена.

– Ну давай готовь.

– Как подарок? Ну нет, Старшая Богиня. Увы, тебе, подобно Маэлу, придется признать долг передо мной.

– Есть идея получше. Я раздавлю твой череп двумя пальцами, а труп забью в пасть Скабандари, чтобы он подавился хвастливым эго. Подходящая участь для вас обоих.

– Богиня, в старости ты стала сварлива и зла.

– Неудивительно, – ответила она. – Я совершила ошибку, пытаясь исцелить Эмурланн.

– Зачем стараться было? – сказал Маэл.

Килмандарос обнажила редкие зубы: – Нежелательный прецедент. Зарой голову в песок, как ты обычно делаешь, Маэл, но помни: смерть одного мира – предвестие смерти всех миров.

– Как скажешь, – немного помолчав, отозвался бог. – Я сильно сомневаюсь. И в любом случае Готос заслуживает возмещения.

Кулаки снова сжались. – Ладно. Ну, Джагут, делай Финнест.

– Вот это сойдет, – ответил Готос, извлекая из рваного кармана небольшой предмет.

Старшие глядели. Наконец Маэл крякнул: – Гм, понял. Забавный выбор.

– Только такие мне по душе. Давай, Килмандарос, завершай жалкое существование нашего Солтейкена.

Дракон зашипел, застонал от страха и злобы, когда Старшая Богиня подошла к нему. Когда вогнала кулак в лоб Скабандари, нацелившись между надбровьями. Треск. На кулак богини полилась кровь.

Разбитая голова дракона тяжело шлепнулась на битый камень; под обмякшим телом растеклась лужа.

Килмандарос поспешно повернулась к Готосу.

Он кивнул: – Я схватил ублюдка.